Название: Над нами только небо: бонус
Автор: Shelen (Мгхам)
Бета: PrInSe Kiro
Пейринг, персонажи: Гэвин Рид
Категория: слэш
Рейтинг: NC-17
Жанр: AU, постапокалиптика, PWP, ангст, дарк
Предупреждения: ООС, изнасилование, овипозиция, жестокость, инсектофилия/арахнофилия, ксенофилия
Размер: 1193 слов
Краткое содержание: Одна страшная ночь из жизни Гэвина Рида. И пустотные пауки.
Приквелл к "Над нами только небо".
Примечания автора: В фике есть всё, что указано в шапке, в полном объёме. Если хоть один из перечисленных варнингов вызывает нервное "Брррр!" - не рискуйте. В противном случае за седые волосы в носу читателей автор ответственности не несёт
Ссылка на основной фик: Над нами только небо

читать дальшеКакой-то грёбаный камень впивался в бок. Гэвин тяжело вздохнул — в его положении камушек под боком должен меньше всего беспокоить, а вот поди ж ты. Болели обожженные кончики пальцев, ныли трещины в рёбрах, дёргало челюсть, в которой теперь не хватало нескольких зубов, немилосердно кололо связанные за спиной руки; кровь из рассеченного виска запеклась на лице плотной коркой, слепив ресницы, но острее всего он ощущал прохладный, влажный после дождя ветер и ебучий камушек под боком.

Не выдержав, Гэвин дёрнулся, тяжело перевалился на спину, и какой-то другой камушек радостно впился под лопатку. Блядь. Сил на второй рывок уже не было, его только что спихнули с крутого склона смачным пинком под ребра, и удивительно, что с его удачливостью он не влепился головой в камень покрупнее.

Впрочем, сдаваться Гэвин не собирался. Он всё ещё не собрал ожерелье из хелицер галатрид, как клятвенно поклялся на выпускном из академии, он был молод и жизнь только начинала налаживаться. Поэтому Гэвин вдохнул, выдохнул и мужественно попытался перекатиться на другой бок. Всё тело прошило болью. Он застонал в голос и тут же спохватился, сцепил зубы — лучше не издавать лишних звуков. Подышал часто и глубоко холодным воздухом, разгоняя туман в голове, прислушался. Ночной лес шумел. Так-то ночью и с иглометом опасно выходить в одиночку, не то, что валяться где-то в кустах голым и со связанными руками, до стены далеко, но пока вроде бы всё тихо…

Слева едва слышно зашипело с характерным прищёлкиванием, и Гэвин похолодел весь от макушки до пяток. Лучше затылком в камень, чем жвала пустотных пауков! Лишая всякой надежды, издевательски зашипело ещё раз, ближе, Гэвин сглотнул вязкую слюну с кисловатым железистым привкусом и понадеялся, что это будет быстро.

Когда жало проткнуло бок он не орал только потому, что голос сорвал немного раньше. Токсин, выделяемый пустотными тварями убивал за считанные минуты, если под рукой нет инъектора с противоядием. Сейчас под рукой был только сырой дёрн и прелые листья. По венам разлился жидкий огонь, выкручивая судорогой каждую мышцу… И всё закончилось. Бок стянуло тупым онемением.

И без того незавидное положение стало ещё незавиднее. Вспомнилось, что сейчас у арахнидов сезон спаривания, а во время спаривания и последующей кладки состав паучьего токсина менялся, превращая яд в адскую смесь анестетика и чего-то ещё, но чего именно Гэвин вспомнить не успел — в дыру, оставленную жалом неторопливо лез яйцеклад.

Боли не было. Было мерзотное, отвратительное чувство твёрдой инородной дряни, протыкающей тело, пробирающейся под кожу, поглубже, в живое мясо.

Привыкнуть к этому гнусному ощущению Гэвин не успел — следующее жало продырявило ему плечо. И бедро. И второй бок. В этот ебучий сезон пауки никогда не ходили поодиночке, сбиваясь в целые стаи. Он захрипел, выгибаясь дугой, и этим причиняя себе ещё больше боли. От каждого воткнутого жала прокатывалась огненная волна, заставляя избитое тело трепыхаться в конвульсиях и скрести скользкий от крови дерн обожженными кончиками пальцев.

Пауки сновали вокруг, скрипели хитином, тёрлись брюшками и грызлись за право ткнуть жалом. Самые удачливые покрепче впивались в почву и тянули яйцеклады — Гэвин чувствовал, как твёрдые трубки втискивались в раны. Местами паучья анестезия даже подействовать не успела, и скольжение ребристого шланга по голому мясу заставляло надсадно сипеть и отчаянно пытаться глотнуть воздуха между болевыми спазмами.

Гостеприимно распахнутым ртом тут же заинтересовались, и у Гэвина слёзы из глаз брызнули, когда упругая дубинка безжалостно ткнулась в горло. Он сцепил челюсти изо всех сил, кусая наглого вторженца, но плоть арахнида была слишком упругой, а сил слишком мало. Зато паук, почувствовав сопротивление, так яростно задвигал яйцекладом — отнюдь не собираясь вытаскивать — что против воли пришлось расслабить глотку. Лучше неторопливое, медленное скольжение, чем яростный напор, грозивший вывихнуть челюсть.

Какая-то хитрая тварь подкопалась снизу, тело вздёрнуло вверх на крепком хитиновом брюхе, и ребристый кол проткнул его от горла до желудка. По крайней мере, смаргивая снова набежавшие слёзы, Гэвин чувствовал себя именно так. Паучий анестетик работал локально, горло горело и першило, грудь распирало кашлем. Яйцеклад изредка пошевеливался, елозил, натирая и без того саднящие связки.

Жало впилось куда-то под лопатку, Гэвин подавился хрипом и яйцекладом в горле, распахнул глаза — слёзы размочили запёкшуюся корку крови на лице, и тут же захотелось в ужасе зажмуриться. Он видел только немного неба и много паучьих ног, жал и жадных яйцекладов, тянущихся со всех сторон. Господи, он бы всё сейчас отдал за один милосердный выстрел из игломета!

Окружающий мир — небо и хитин — расплывался и трясся, пауки тянули его каждый в свою сторону, дёргали. Иногда чей-то яйцеклад с хлюпающим звуком выскальзывал из раны и ёрзал по онемевшей коже, пытаясь воткнуться обратно. К своему ужасу, Гэвин почувствовал, что возбуждается. В том, что с ним делали пустотные арахниды, не было решительно ничего приятного, перспектива превратиться в разбухший невнятный ком питательной слизи для паучат тоже не способствовала появлению какого-либо желания, кроме как оказаться за стеной, подальше от этого оврага и его обитателей. И всё же яйца набухали и поджимались, полувставший член тёрся о шершавый хитин. Это было скорее больно, чем приятно, но эрекция не спадала.

Ещё один алчно тычущийся в распростертое обессиленное тело шланг уперся в копчик, скользнул чуть выше и неторопливо вломился внутрь, мгновенно преодолев инстинктивное сопротивление мышц. Сил как-то реагировать уже не осталось, да и насаженный на твёрдые паучьи яйцеклады Гэвин даже заскулить не мог. Только тяжело дышал, чувствуя, как ребристая упругая плоть вскрывает тело, безвольно раскинутые ноги конвульсивно подёргивались по обе стороны от раздутого паучьего брюшка, покрытого шершавым жестким хитином.

Чужая плоть вбуравливалась в тело медленно и обстоятельно, кишка рвалась под ребристыми выступами, но острая режущая боль не сбивала возбуждение. Наоборот, подстёгивала, словно где-то в мозгах рычажок, отвечающий за удовольствие замер на отметке «боль». Вместе с этим насквозь фальшивым возбуждением в груди разгорался новый, настоящий огонь, затмевающий собой всё остальное.

Ненависть. Рефлексия, страх, сожаление — всё растворилось без следа. Огонь ненависти выжег Гэвина за секунду до пепла. Как-то очень ясно вспомнилось, что кладка длится не более часа, и за это время он не успеет истечь кровью, яйца закупорят раны и затянут питательной для маленьких отродьев слизью. И до стены Гэвин доползёт чего бы это ему не стоило, арахниды носителя яиц жрать не будут, закопают в какой-нибудь норе.

Арахниды прижались теснее, в плотный кокон конечностей, и начали откладывать яйца. Впившиеся в тело шланги ритмично сокращались, проталкивая зародышей, заключенных в мягкую, обманчиво тонкую оболочку. Он бы уже умер от болевого шока, но паучий анестетик действовал, и по-настоящему сложно было вытерпеть пока яйцо протиснется в натёртое горло, закупорив глотку и мешая дышать. Тогда тело спазматически сжималось, вздрагивало в тщетных попытках вдохнуть и откашляться, само насаживалось на проткнувшие его яйцеклады и острая боль продиралась от копчика по позвоночнику в мозг.

Когда от проталкиваемого яйца раздулась дубинка в заднице — Гэвин кончил. Он совсем этого не хотел, не чувствовал ни малейшей капельки наслаждения, только боль судорожно сжавшегося, израненного тела. И ненависть. Если бы голая ненависть могла убивать — на земле не осталось бы ни одной пустотной твари, на всех бы хватило.

Чувствуя, как в рот проталкивается ещё одно яйцо, он вдохнул максимально глубоко, чтобы не дергаться как можно больше и постарался расслабиться. Это удалось легче, чем он предполагал. После вынужденного оргазма тело бессильно обмякло, все чувства притупились, даже боль стала не такой острой и невыносимой, будто придавленная тяжестью в животе — отложенные в него яйца тупо давили на кишки. Накатило какое-то неестественное, неистовое спокойствие. Гэвин лежал, изредка смаргивал набегающие от боли слёзы, смотрел как потихоньку светлело ночное небо, и одна за одной гасли далёкие холодные звёзды.

И ждал пока закончится кладка.