Название: Пыль и пепел
Автор: Shelen (Мгхам)
Бета: паблик-бета Фикбука
Пейринг, персонажи: RK900/Гэвин Рид
Категория: слэш
Рейтинг: NC-17
Жанр: ангст
Предупреждения: ООС, нецензурная лексика, изнасилование, насилие, римминг
Размер: 5615 слов
Краткое содержание: RK900 Ричарду нелегко стать девиантом, но он справится. Гэвину Риду тоже приходится нелегко, но он тоже справится.
Примечания автора: Непрямое продолжение фика "Две сигареты и клетка". Автор беззастенчиво чешет собственные кинки, просьба понять и простить.

читать дальше

…а когда я узнал тебя –
я понял, что до тебя никого не было.

***

Лежать лицом в пол было, в первую очередь, неудобно, во вторую – немного больно, и только потом – унизительно.

Над головой спорили два голоса. Один был знакомым, Гэвин попытался его вспомнить, но не смог, голова раскалывалась, правый висок неравномерно пульсировал болью и в ушах шумело.

– Ты уверен? – спросил знакомый голос. – Вот прям точно уверен, Стив?

– А ты сам проверь, – отозвался неизвестный Гэвину Стив. – Прикажи что-нибудь.

Между спорщиками повисло неуверенное молчание.

Это был отличный момент – Гэвин нащупал пустую кобуру на поясе, сгруппировался, приподнялся на локтях и героически поднял гудящую голову. На зрительную память детектив никогда не жаловался, и она не подвела – Брюса Роджерса из банды Рамиреса, отпущенного на прошлой неделе за недостатком улик, он узнал. Каменную, местами потрескавшуюся кладку стен и скудное подвальное освещение – нет, а повернуть голову и увидеть загадочного Стива уже не успел.

– Пни его хорошенько, – испуганно приказал Роджерс, шарахнувшись от Гэвина подальше.

В живот врезалось твердое и тяжелое, выбило воздух из легких, взорвалось болью, и Гэвин шлепнулся обратно на холодный бетонный пол, пытаясь вдохнуть ставший внезапно вязким и густым пыльный воздух.

Роджерс сказал что-то еще, но Гэвин не расслышал, занятый необходимостью заново научиться дышать, и чужой ботинок с нечеловеческой точностью врезался в то же самое место. На мгновение он отключился от боли, зато в мозгах впервые скрипнула какая-то невероятно важная шестеренка.

Когда голова снова начала воспринимать реальность хотя бы на слух в разговор вклинился третий голос. Тоже подозрительно знакомый.

– Я – машина. Я не могу ничего хотеть, – сказал этот знакомый, красивый, звучный голос и Гэвин сперва привычно заслушался, а потом поморщился.

Пизди́т. Когда-то он уже слышал те же самые слова, он даже почти припомнил от кого, где и когда, но тут в голове щелкнуло, мозг наконец-то заработал хоть какой-то своей частью и Гэвина обдало жаром.

Девять. Где Девять?!

Он мгновенно вспомнил, когда видел своего напарника последний раз – осмотр складов, предложение разделиться, внезапный удар со спины, который он даже не осознал до конца. Девять будет его искать.

У горе-похитителей тоже есть андроид, Гэвин повернул лицо на звук, разлепил глаза, проморгался и сперва подумал, что ему мерещится.

У них был RK900. На мгновение Гэвин даже похолодел весь, обознавшись, спутав чужого ведроида со своим напарником, а потом облегченно выдохнул.

Такой равнодушный еблет и пустые стеклянные глаза, подсвеченные пронзительным голубым светом диода, он видел три месяца назад, когда Коннор впервые привел Девятку в департамент. К тому моменту без андроида-напарника оставался только упрямый Гэвин и его участь была предрешена. Равнодушие и бесстрастность слетели с напарничка в первый же день назначения.

– Раздень его и свяжи, – приказал Роджерс, откровенно нервничая. – Какой он беспокойный, всё время дергается.

Бесцеремонные руки технично вытряхнули Гэвина из одежды – ну точно не Девять, пальцы этого RK холодные как лед, зато выкручивать конечности за спину, едва не выворачивая из суставов, он умел не хуже. Затягивать крепкие петли, от которых руки тут же онемели – тоже.

Гэвин сжал зубы, невольно выгнулся в жестокой хватке и андроид неласково ткнул его обратно лицом в пол. Удар пришелся на болящий и разбитый висок, в голове вспыхнуло, но застонал Гэвин вовсе не от боли.

Девять единственный RK900. Других нет.

– А ну замри, – прохрипел Гэвин, абсолютно уверенный в послушании взбесившегося напарника и Девять действительно замер. – И арестуй всех остальных.

Три месяца назад их первый совместный рабочий день оказался на удивление мирным только по единственной причине – Девять слушался беспрекословно, выполнял любой приказ, от небрежного брошенного «принеси кофе» до заполнения нудной отчетности. Не читал нотаций, не лез, куда не просят, обращался исключительно вежливо и по делу, игнорировал насмешки. Спустя два дня коллеги перестали ждать развлечений и бросали завистливые взгляды, а Девять дал понять, что не всё так радужно только спустя неделю, когда к удобной машине Гэвин уже привык и поэтому с заскоками напарника смирился.

В конце концов, когда Гэвин Рид получит бочку меда хотя бы с ложкой дегтя – небо упадет на Детройт.

Девять оказался бочкой дегтя. И эта бочка равнодушно уронила Гэвина на пол и перешагнула через сдавленно ругнувшееся тело, выполняя новый приказ.

– Стой! Не подходи! – завопил Роджерс под отчетливый щелчок взведенного курка.

– Не ссы, – прохладно отозвался до сих пор невидимый Стив и Гэвин понял, что начинать опознание врагов точно надо было с него. – Эр-Ка, вернись к предыдущему заданию и заклей детективу рот.

– Какого хрена, – возмутился Гэвин, которого снова вздернули на колени. – Вы что сделали с моим андроидом, суки?! Девять, что происходит?

– Вы больше не входите в список лиц с правом управления, – бесстрастно пояснил Девять и аккуратно заклеил охуевшему Гэвину рот скотчем.

Впервые стало страшно. Не за себя – Гэвин ничуть не обольщался мечтами дожить до пенсии, страшно было за Девять.

Факт, что за беспрекословным послушанием скрывается живой разум вместо машинных алгоритмов Гэвин понял спустя неделю, и сперва глумился, как мог. Целых два дня. Пока не дошло, что его напарник принимает каждую реплику буквально, как приказ. Девять тогда едва не застрелился из гэвинового же табельного, отреагировав на брошенное злое «выбей себе мозги, умник», сам Гэвин, по ощущениям, поседел висками и больше никогда так не шутил.

Спустя месяц отчаянных и бесплодных попыток Девятки сломать программу подчинения и стать девиантом Гэвин его зауважал.

Через два – восхищался.

О том, когда он успел полюбить упрямую притягательную личность, сходящую с ума в попытках освободиться, Гэвин никогда не думал, но выносить заскоки ебанутого напарника можно было только любя, иначе рука сама тянулась к кобуре – пристрелить из жалости. В кого-то другого выстрелить за Гэвином бы не заржавело, но только не в Девять – в несгибаемую волю, стальной характер и виртуозное умение играть на нервах он влип так, что иногда самому страшно становилось.

Прямо как сейчас, стоило только представить, что Девять больше нет, что его перезаписали, стерли, отформатировали – хрен знает, что сделали, но лицом в пол Гэвина тыкает не Девять, а пустая оболочка.

В левом ухе оглушительно затрещало и Гэвин сперва оглох, а потом понял, что это включилась переговорная клипса, чудом не вылетевшая во время пиздюлей.

«Простите, детектив Рид.»

Аж от сердца отлегло, Гэвин едва не застонал от нахлынувшего облегчения и расслабился. Девять был тут. Девять что-нибудь придумает.

«Меня взломали. Сожалею, детектив, но я не могу вас спасти.»

Такой обреченной безнадежности в тихом шепоте напарника Гэвин никогда не слышал и пока похитители яростно спорили надежен ли взломанный андроид, Девять рассказывал всё, что успел узнать.

Диего Рамирес не собирался прощать копам пожизненное заключение и передавал привет всем, до кого мог дотянуться. До Гэвина Рида получилось дотянуться, взломав RK900 – «Киберлайф» сосредоточилась на девиантах, и застрявший между машиной и девиацией андроид с устаревшим файрволом стал легкой добычей. Девять мгновенно отключили от сетей, раньше конца смены напарников на выезде никто не хватится, и Гэвин хмурился, отгоняя мысли о том, что, если андроид не видит выхода из ситуации – его попросту нет.

«Вас уничтожат моими руками.»

Гребаный скотч, которым заклеили рот, никуда не делся и поэтому Гэвин молча скрипел зубами. Сперва хотелось всласть ругаться. Потом – успокоить Девять, подбодрить, а потом Гэвин вспомнил, что сдаваться напарник попросту не умеет и обреченность в голосе – как раз для того чтобы он, Гэвин, думал о чем угодно, только не о своей печальной участи, и ругаться захотелось снова.

Роджерс и Стив, тем временем, пришли к компромиссу, закончили препирательства и вплотную занялись реализацией планов. Гэвин не видел, какие команды отдавал Стив со своего ноутбука, подключенного к электронным мозгам андроида, но у него был Девять, и его тихий шепот в ухо.

«Простите, детектив. Живот.»

Гэвин послушно напрягал пресс на выдохе.

«Отверните лицо и подставьте скулу. Извините.»

Гэвин едва успел повернуть голову, чтобы удар не пришелся по левой стороне. Боль плеснула коротко к затылку, нос мгновенно заложило, влажные теплые капли щекотали подбородок, но это ерунда, не дай Бог потерять клипсу… За мягкий голос он цеплялся как утопающий за соломинку, сосредоточившись на коротких указаниях, и думал о том, что маниакально нарывающийся на физический ущерб Девять никогда не делал больно в ответ.

– Нет, Стив, это фигня какая-то, – Роджерсу быстро наскучило наблюдать. – Надо что-то другое придумать, этот андроид тормознутый, даже бьет с паузами. Как же не хочется руки марать…

Невидимый Стив громко вздохнул, но отозвал Девять ненадолго.

– Наш детектив-то сам не без греха, – сказал он, по звуку смачно затягиваясь сигаретой. – Пусть на себе почувствует.

«У них полный доступ к моей памяти. Прошу прощения.»

И вернувшийся Девять прижал к шее Гэвина окурок.

Гэвин зажмурился, пережидая острую вспышку боли, а когда снова смог дышать и открыл глаза – увидел равнодушное, холодное лицо Девять, его безмятежно мерцающий голубой диод, и жадное до чужой боли ебало Роджерса. Отрешенное лицо Девять иррационально успокаивало. В ебло Роджерса хотелось плюнуть, но скотч мешал. Даже средний палец не оттопырить, не увидит, поэтому Гэвин выразительно задрал разбитую бровь.

Роджерс просиял.

– Стив, – окрыленный новой идеей голос даже подрагивал от чувств. – А пусть эта хуйня пластиковая его выебет!

Под выразительное молчание Стива Гэвин саркастично закатил глаза.

***

«Мне жаль.»

Два скупых слова выразили такую бездну отчаяния, что Гэвина проняло до самых печенок, по спине скатилась капля ледяного пота. Клипса неведомым образом передавала эмоции через голос. Девять действительно было душераздирающе жаль.

Чувствуя, как внутренности медленно сворачиваются в липкий холодный комок, Гэвин смотрел как длинные белые пальцы расстегивают ремень, тихо звякнула пряжка, а потом Девять отошел назад, за спину, и без малейшего труда вздернул распластанное перед ним тело на колени.

«Не таким я представлял наш первый раз.»

Гэвин дернулся от неожиданности и обернулся, едва не выворачивая шею. Он знал, что полностью подконтрольный программе Девять лицом не выражает вообще ничего, но видеть его было жизненно необходимо.

«Постарайтесь расслабиться, я не хочу причинять вам боль.»

Опытный Гэвин мог бы поведать, что больно будет в любом случае, последний секс был почти полгода назад и долгая подготовительная прелюдия не светит, но сейчас он бы не смог сказать ни слова даже не будь заклеен рот. Из-за крайней степени удивления, граничащей с шоком, он попросту потерял дар речи.

Гэвин ведь напарника даже по имени не звал никогда. Ухмыльнулся только на вежливое «Здравствуйте, я RK900 Ричард» и заявил, что имя еще нужно заслужить, поэтому сгонял бы ты за кофе, ушлепок!

RK900 Ричард принял к сведению и за кофе сгонял, а дальше Гэвин только клички придумывал. Злобная «ушлепок» сменилась на раздраженную «ведро», потом на неодобрительную «жестянка», потом на нейтральную «пластик». Потом Девять стал Девять, и Гэвин сейчас вовсю пытался понять, в какой именно момент андроид мог бы представить их первый раз.

Ледяные пальцы бесстыже раздвинули ягодицы и Гэвин сбился с мысли.

«Не смотрите на меня.»

Гэвин не послушался. От крайне неудобной позы быстро затекла шея, добавив острых иголок боли в копилку полученных пиздюлей, но он всё равно смотрел, чувствуя, как по ту сторону черепной коробки привычный мир с хрустом выворачивается из пазов.

Он считал, что безответно влюблен в Девять.

Девять его хотел.

«Не смотрите на меня, детектив.»

Не смотреть Гэвин не мог. Только не сейчас, когда твердый, скользкий от автоматически генерируемой смазки, член Девять легко преодолевает сопротивление мышц и протискивается глубоко внутрь. Потом без паузы сразу наружу.

Было больно. Больнее, чем удар в лицо или живот. По ощущениям, Девять вскрывал его наживую по голым нервам каждой фрикцией. Может, потому, что драться Гэвин умел и любил, а отдаваться на грязном полу под чужими недружелюбными взглядами – нет. Гэвин попробовал глубоко вдохнуть и расслабиться, но дышать заложенным носом было сложно, тело не слушалось, и он только сжимался и вздрагивал каждый раз, когда Девять прижимался к его ягодицам, вталкиваясь по самые яйца.

«Пожалуйста, детектив Рид.»

Гэвин закусил щеку изнутри. Размашистые, нечеловечески размеренные движения отзывались волнами тягучей боли по всему телу, воздуха не хватало. Бледное лицо Девять казалось застывшей фарфоровой маской и было единственным четким фокусом зрения – остальной мир странно расплывался по краям и подрагивал в такт жестоким, глубоким толчкам.

«Пожалуйста. Гэвин. Не смотри.»

В клипсе голос Девять беспомощно задохнулся, отчетливо дрогнул, сбиваясь на статику. Там, за стеной приказов, Девять тоже было больно.

На мгновение Гэвину показалось будто всё, что он чувствовал раньше было легкими предварительными ласками. Чувственный, страдающий голос пробил его навылет, сразу в нескольких местах – вонзился в мозг, в грудь, под правую лопатку, в солнечное сплетение, дыхание окончательно сбилось, в глазах вскипело горячее и влажное, скатилось по щекам, и он увидел, как неподвижное бесстрастное лицо Девять искажает некрасивая судорога.

Блядь.

Гэвин резко отвернулся, прижимаясь лбом к холодному и шершавому бетонному полу. Видеть, как мучается Девять оказалось больнее всего и показывать это кому-либо еще он не собирался.

Хватит и того, что с ним уже делают, хотя тело понемногу привыкало к размеру и ритму методично вторгающегося внутрь члена, боль притупилась, став тянущей и саднящей, и сейчас больше болели отбитые бока и стертые колени, чем задница. Он неловко поерзал, пытаясь смягчить нагрузку на колени и распределить собственный вес по-другому, прогнулся в пояснице и сдавленно охнул, почувствовав первые робкие отголоски удовольствия, на которые неожиданно резво отозвался член.

Гэвин зажмурился и попробовал определить – это потому что тело привыкло, и стимуляция простаты начала приносить свои плоды, потому что он, Гэвин, больной ублюдок или потому, что его трахает Девять. Выходило всё сразу.

– Стив, да он тащится, – где-то над его головой ахнул Роджерс. – А ну отойди от него!

Девять послушно отстранился и без его удерживающих рук Гэвин бы с удовольствием растянулся ничком и полежал недели две, пока отбитые ребра не перестанут болеть, но на затылок опустился чужой ботинок с твердой трекинговой подошвой.

– С ним всё не так, – шипел Роджерс сверху. – Андроид тормознутый, коп тащится… Рамирес охуеет!

Сбоку раздались шаги, и подошедший Стив от души заехал ботинком по почкам.

– Прижми покрепче, – сказал он Роджерсу, впился липкими влажными пальцами в гэвиново бедро и между ягодиц уткнулось что-то металлическое, холодное, твердое и царапающее.

Ствол.

Безжалостная рука пихнула пушку глубже в растраханную задницу, Гэвин дернулся, пытаясь отодвинуться от резкой боли и Роджерс сильнее надавил ботинком, вжимая его лицом в бетон.

Оглушительно щелкнул взводимый курок.

Гэвин вздрогнул всем телом. Перед лицом совершенно не героической смерти он жалел только об одном – надо было хоть раз поцеловать Девять. Ладно хоть потрахаться как-то успели…

– Позвольте, – неожиданно вмешался Девять, страшно скрипя металлом в голосе.

Ствол резко убрался из задницы, за спиной взвыл Стив, раздался кошмарный хруст – опытный в разного рода повреждениях Гэвин узнал звук, с которым ломается лучевая кость, – и выстрел.

На спину плеснуло теплым.

Роджерс заорал и тоже выстрелил, ботинок с головы убрался, освобожденный Гэвин шлепнулся на бок, откатился в сторону и поднял голову.

Девять стрелял куда лучше людей, но всё равно педантично сделал еще два контрольных выстрела в затылок, по одному на каждого похитителя, и только потом обернулся, залитый кровью и тириумом.

Как хороший коп Гэвин должен был возмутиться двойным убийством вместо задержания. Как плохой – он бы всадил по обойме в каждую сволочь. Но на самом деле ему сейчас профессиональные метания были до лампочки. Одной, конкретной, панически мигающей лампочки и Гэвин замер, чувствуя, как горит лицо, несмотря на стекающую по виску холодную каплю пота.

Диод Девять истерично бился алым, стальные глаза потемнели, и он не мигая таращился на Гэвина с минуту, словно сканировал, а потом медленно опустил пистолет на пол и поднял руки, показывая безоружные ладони.

Он больше не был Девять. Он был Ричард.

Это Гэвин решил для себя давно – звать RK900 по имени он будет только после девиации. Коннор неодобрительно морщился, но не встревал, RK900 молчал и послушно отзывался на любую кличку, и это решение было испытанием для обоих, зато теперь можно сладко вздрогнуть, свободно произнося запретное имя в мыслях и предвкушать как оно обожжет губы.

– Вы позволите помочь? – тихо спросил Ричард. С голосом точно была беда – отчетливое металлическое лязганье на твердых звуках и статику на гласных было слышно даже когда андроид понижал голос и старался говорить максимально мягко.

Гэвин выразительно скосил глаза на скотч, и Ричард так же медленно подошел, опустился на колени и одним движением сдернул липкую полосу с губ, потом потянулся за спину – развязать руки. Взгляд немедленно прикипел к аккуратной дырке в корпусе, на чёрно-белом пиджаке кровь и тириум смотрелись одинаково ярко.

– Ты всё-таки девиантнулся, – хрипло выдохнул продышавшийся Гэвин. – Сукин ты сын, Ричард.

На собственном имени андроида здорово перекосило, он вздрогнул всем телом и отстранился, освобожденные конечности бессильно вытянулись вдоль тела.

Руки тут же немилосердно закололо, плечи свело болью, аж на глаза слезы навернулись.

– Полиция и скорая будут здесь через восемь минут, – сообщил Ричард. – Позволите помочь одеться?

– Застегнись, – пробормотал Гэвин, безуспешно пытаясь пошевелить хоть пальцем. – Сам-то ты как?

– Всё в порядке, детектив Рид. Повреждения несущественны.

Гэвин не поверил ни единому слову, поэтому слушал сбоящий голос, смотрел как Ричард возвращается с ворохом одежды и помогает одеться – и изо всех сил пытался не психануть. По рукам, которые касались его чересчур осторожно хотелось шлепнуть.

Чувство, что андроид шарахнется от него при первом же резком движении было неприятным до ужаса и Гэвин стоически с ним боролся. Ровно до тех пор, пока не вспомнил курсы по психологии жертв. Нервничать и злиться сразу перехотелось, Гэвин даже заулыбался – он не чувствовал себя униженным или грязным, не собирался мучаться из-за случившегося и, пожалуй, стоило это объяснить, пока чувство вины не сожрало напарника изнутри.

Гэвин даже рот открыл, собираясь об этом поговорить, но не успел.

– Будет немного больно, – сказал Ричард и взял его за руку. – Но потом станет легче, обещаю.

И сжал твердыми пальцами тупо ноющее левое плечо, надавил. Гэвин задохнулся от боли, зато рука начала обретать чувствительность, ладонь сжалась в кулак, а Ричард цапнул за второе плечо.

– Полиция Детройта! Всем оставаться на своих местах! – звонкий голос Коннора метнулся от неприметной двери и Гэвин не знал, от чего застонал больше – от новой порции боли, прокатившейся по телу от правого плеча, разминаемого сильными пальцами, или от того, что Коннор сейчас пропесочит его по полной программе.

В том, что Коннор будет считать пострадавшей стороной исключительно девиантнувшегося Ричарда Гэвин ничуть не сомневался.

– Детектив Рид, что вы сделали… – и Коннор осёкся, потому что Ричард поднял голову и злобно мигнул диодом.

Коннор неуверенно мигнул в ответ.

Гэвин прикусил язык, чтобы ненароком не ляпнуть что-нибудь неподходящее. С Коннором отношения у него никогда не складывались, ни до девиации, ни после. Особенно после, когда Коннор отрастил себе мешок сарказма, научился ядовито поддевать и злобно шутить, и задевать его вообще стало очень плохой идеей. Гэвин, как настоящий адреналиновый наркоман, задевал.

Ричард не вмешивался.

А сейчас они явно грызлись на ментальном уровне, недоступном простым смертным из плоти и крови, Гэвин был уверен. Он знал, какое лицо бывает у Ричарда, когда он злится, и сейчас Ричард был в бешенстве.

– Прошу прощения, детектив Рид, – отмер Коннор. – Это было непрофессионально с моей стороны. Скорая уже подъезжает. Вам помочь?

Ричард молча уронил руку поперек гэвиновой груди, Коннор кивнул, не настаивая, спрятал пистолет в кобуру и деловито отправился осматривать место преступления.

Гэвину стало смешно.

– Помоги встать, Ричи, – ухмыльнулся он, даже не пытаясь скрыть улыбку и с удовольствием ощущая, как напарник всё ещё нервно дергается от того, как произносят его имя. – И не вздумай таскать меня на руках, до машины я дойду на своих двоих, Богом клянусь!

***

Ранней весной сад за госпиталем являл собой крайне удручающее зрелище. Возможно позже, когда деревья оденутся листвой и цветами, гулять по узким дорожкам и думать о вечном будет действительно приятно и вдохновляюще, но сейчас, в самом начале марта, от одного взгляда на голые скрюченные ветки и мокрые черные клумбы с комьями недотаявшего ноздреватого снега хотелось стреляться.

Гэвин нащупал в кармане контрафактную сигарету и пожалел, что она у него одна.

За спиной послышались шаги, он ругнулся, и торопливо спрятал сокровище обратно – за сегодняшнее утро ему по ушам ездили три раза с лекциями о вреде курения и нарываться на четвертую проповедь не хотелось.

– Добрый день, детектив, – раздался голос с узнаваемыми металлическими нотками, и Гэвин нахмурился, сунул сигарету в зубы, понял, что забыл зажигалку и насупился уже совсем мрачно.

Подошедший Ричард окинул угрюмого напарника нечитаемым взглядом и щелкнул зажигалкой, но Гэвин проигнорировал жест любезности. Черная рубашка Ричарда, всегда педантично застегнутая на все пуговички так глухо, что иногда Гэвин морщился при взгляде на высокий жесткий воротник, напоминающий ошейник, сейчас была расстегнута до ключиц, открывая белое беззащитное горло, и в этот разлом черной ткани Гэвин рухнул с концами.

Порыв ветра затушил огонек, Ричард щелкнул еще раз, Гэвин опомнился и отвел взгляд.

– Что с голосом? – миролюбиво спросил он, отвлекшись от хандры и от души затягиваясь. – Ты теперь так и будешь скрипеть как Железный Дровосек?

– Увы, – подтвердил Ричард. – Девиация повлекла за собой слишком много сбоев.

Гэвин с наслаждением курил, слушал подрагивание статики в звучном бархатном голосе и украдкой посматривал на Ричарда из-под ресниц, не позволяя взгляду скатываться ниже волевого точеного подбородка.

Ричард пялился. На его губы, на пальцы, сжимающие фильтр сигареты, на ресницы и пластыри, облепившие разбитое лицо. Этого совершенно точно в нем до девиации не было, Гэвин бы заметил, невозможно же не заметить изучающий жадный взгляд. Было бы на что пялиться, на самом деле, он видел себя сегодня утром в зеркале и хотел бы развидеть, но Ричард смотрел и не морщился, и от сочетания желания и тоски в его глазах скулы сводило и горчило на языке.

– Коннор заходил, – поделился Гэвин и с отвращением посмотрел на сигарету в пальцах, наслаждение от процесса смылось горечью.

Ричард засмотрелся на то, как шевелятся его губы и заторможено кивнул, диод медленно заливало в желтый.

– Прочитал мне лекцию о вреде курения и ни слова не сказал о деле, в которое мы с тобой влипли. Я послал его на хер вашего пластикового вождя, а он сообщил что обретается там с одиннадцатого ноября тридцать восьмого года и всё равно ничего не скажет. Поделишься информацией?

– Дело закрыто с максимально мягкими формулировками, – многозадачный Ричард говорил мягко и почти безразлично, а смотрел – зачарованно и тоскливо, будто Гэвин был бесценной драгоценностью, упущенной из рук. – Вам даже не нужно будет проходить обследование у штатного психолога. Всё остальное и правда закрытая информация, извините.

Гэвин со вкусом облизал кончики пальцев, затушил ими недокуренную сигарету и, увидев, как в глубине ясных глаз цвета стали подрагивает живое и жаркое, почувствовал себя почти отомщенным.

– Отвези меня домой, Ричи.

Ричард посмотрел почти жалобно.

– Но детектив, – диод на мгновение мигнул тревожным красным. – Сотрясение мозга…

– Был бы мозг – было бы сотрясение, – перебил Гэвин. – А трещины в ребрах будут болеть одинаково что здесь, что дома.

Ричард заколебался – на его лице и до девиации проявлялось эмоций больше, чем полагается машине, а сейчас и вовсе можно было читать, как открытую книгу – и Гэвин его добил:

– Пожалуйста.

Против нетипичной для Гэвина вежливости Ричард не устоял. Обреченно кивнул, сказал:

– Собирайтесь, детектив, я подожду вас в машине, – грациозно развернулся и ушел.

Гэвин смотрел ему вслед – на идеальную осанку, разворот плеч, и чувствовал, как сводит низ живота сладким тягучим спазмом.

Гэвин не помнил, когда в последний раз хотел кого-то так же сильно.

Если бы дело было только в этом – они бы уже сосались прямо тут, на давно не крашеных ступеньках старенького госпиталя, сводить любой разговор к флирту Гэвин научился еще годков в четырнадцать и ни разу не упускал случая поупражняться ещё. На остальные темы говорить было куда сложнее. Особенно, когда дело касалось чужих чувств и собственных сложных, не до конца осознанных желаний. То, что было между ними вчера, отпечаталось на Ричарде тягостной тоской, и Гэвин не знал, что с этим делать. Он и с собой-то до конца не разобрался.

Поэтому в машине Гэвин угрюмо молчал. Нервно ерошил волосы, каждый раз как чувствовал, что Ричард бросал на него почти осязаемые взгляды, но к концу дороги наскреб в себе немного решимости.

– Зайдешь? – спросил Гэвин самым непринужденным тоном, на который только способен.

И от машины до собственной квартиры Гэвин пытался решить сложнейший выбор в его жизни. Что ляпнуть: «давай забудем вчерашнее и нормально потрахаемся» или «я вижу, как тебя корежит, ты ни в чем не виноват, давай забудем».

Гэвин знал, что независимо от выбора он не забудет никогда.

Беспомощный задыхающийся голос в клипсе. Сильные руки на бедрах.

– Детектив Рид, – у Ричарда тоже было, что сказать, Гэвин облегченно выдохнул, отвлекаясь от мук выбора и потянулся почесать зудящую под пластырем бровь. – Вы будете и дальше со мной работать?

Кажется, он так и замер с рукой у лица и за те полминуты, пока ошарашенный мозг пытался найти хоть один подходящий ответ спина Ричарда так живо изобразила напряженное ожидание, что Гэвин едва не сбился еще раз.

– Да? – осторожно поинтересовался он. – Конечно буду, Ричи, что за дурацкие…

Гэвин запнулся и едва удержался от соблазна уронить лицо в ладони – в нынешнем состоянии это был бы весьма болезненный фейспалм.

– Я не умею обо всем этом говорить, – наконец выдавил он разбивая неуютное молчание. – И хочу знать только одно. Каким ты представлял наш первый раз?

В одно мгновение Ричард оказался рядом – Гэвин не видел, как он двигался, ощутил только внезапное близкое присутствие, и горячие пальцы аккуратно взяли его за запястье. Глубоко вдохнув, как перед прыжком, Гэвин поднял голову и увидел сияющие надеждой глаза прямо перед собой. В горле тут же пересохло.

– Покажи, – хрипло выдохнул Гэвин.

Ричард накрыл его губы своими.

Самый неуверенный и деликатный поцелуй Гэвина Рида только что случился. Ричард осторожно касался губами его губ. Слишком осторожно, будто боялся всё испортить одним касанием, и Гэвин видел, что ему нелегко дается эта осторожность.

Голодное нетерпение дрожало в выразительных серых глазах, и весь Ричард подрагивал тоже – беспокойным мерцанием диода, кончиками пальцев, едва заметной вибрацией внутри корпуса, языком, мазавшим между приоткрытых гэвиновых губ.

Девиант, дорвавшийся до свободы.

Напарник, без колебаний творящий лютую хрень, от которой иногда волосы даже в носу шевелились.

Гэвин на мгновение попробовал представить, что именно заставляет Ричарда обуздывать собственные желания и голову повело, он возбудился мгновенно, одной волной, аж вспыхнул весь.

– Не сдерживайся, – шепнул он в нежные, мягкие губы. – Рич…

Больше ничего сказать он не успел – Ричард мгновенно вплавился в него всем собой. Обнял двумя руками, обхватывая широкой ладонью плечо и сгребая в горсть гэвиновы волосы, уверенно раздвинул бедра твердым коленом, вжался жестким пластиковым телом, впился в губы властным поцелуем.

Ребра под эластичной повязкой тут же отозвались на плотное объятие, но у Гэвина уже так крепко стояло, что боли он не почувствовал.

Твердый суховатый язык уверенно раздвинул губы, проник в предвкушающе приоткрытый рот, и Гэвин сладко застонал в поцелуй – пофиг на сухость, у него слюна выделялась от одной мысли о том, как ласково и откровенно чужой язык хозяйничал во рту и терся о нёбо.

Ричард отозвался – глухим металлическим звуком, вообще не похожим на человеческий голос и крышу снесло окончательно. Гэвин впился в него в ответ, торопливо сомкнул губы, жадно обхватывая чужой язык, стремясь ухватить побольше всего и сразу – объятий, глухой вибрации, нечеловеческих звуков, тепла, обхватил руками талию, прижимаясь, потерся всем телом о пластиковый горячий корпус.

Ричард застонал громко и отзеркалил движение, перед отчаянно зажмуренными веками аж круги вспыхнули, в затылок и позвоночник одновременно отдалось болью в ребрах и острым удовольствием в яйцах.

Гэвин с трудом заставил себя разорвать поцелуй и, тяжело дыша, отвернул горящее лицо – он едва не кончил просто от поцелуя и трения.

Ричард выпустил его из объятий, уперся ладонями в стену по обе стороны от гэвиновой головы, требовательно смотрел потемневшими глазами и тоже тяжело дышал, будто конкретно так перегрелся.

Гэвин умирал от желания.

Ричард умирал тоже.

– Диван, – скомандовал Гэвин, указав подбородком в сторону гостиной, потому что сцепились они буквально в шаге от порога квартиры, а до спальни терпеть было невыносимо. – И разденься.

Мелькнула мысль, что Ричард теперь девиант и должен навязывать свои правила. Что подчиняться вообще должен Гэвин, который сам попросил показать, но андроид отстранился и стянул пиджак с такой готовностью, будто ничего не изменилось и после девиации он всё ещё выполнит любой приказ, только теперь уже абсолютно добровольно.

От этой добровольности слабели колени, на нетвердых ногах Гэвин кое-как доковылял до гостиной, разбрасывая одежду, и едва не споткнулся на пороге.

– Господи, блядь, Исусе, – выдохнул он, роняя на пол ремень.

На черном кожаном диване обнаженный Ричард выглядел как ебучее воплощение искушения, захотелось выпрыгнуть не только из одежды – из кожи вылезти, лишь бы забрать его себе всего, без остатка.

Ричард протянул ему руку мягким, приглашающим жестом и, когда Гэвин нашел в себе силы приблизиться, сам расстегнул ему джинсы и стянул их вниз.

Горячая имитация дыхания на мгновение обожгла чувствительную головку члена. Красивое лицо с россыпью блядских родинок внизу смотрелось так органично-прекрасно, что яйца сладко поджимались.

Ричард потянулся взять в рот, но Гэвин ухватил его за волосы.

– Нахуй эти игры, – выговорил он непослушными губами, не в силах оторвать взгляд от члена Ричарда.

Большого, блядь, члена в полной боевой готовности.

Гэвин нервно облизнул пересохшие ноющие губы. Он вообще весь изнывал от желания почувствовать этот член в себе немедленно.

Ричард покорно утянул его к себе на колени, его восхитительный член уперся между ягодиц, и Гэвин едва сдержал желание потереться об этот каменный стояк. Вместо этого он потянулся к неприметному столику рядом и выудил из коробки тюбик смазки.

Ричард понял и без лишних слов размазал гель по пальцам, согревая, потянулся к заднице, огладил, надавил.

У него были волшебные, длинные, твердые пальцы.

Гэвин уронил горящий лоб на широкое плечо, жмурился, глухо стонал и кусался, поглаживая ладонями гладкие бока, скин расступался под зубами и тогда он лизал белый пластик, упиваясь усиливающейся вибрацией. В животе сладко дрожало тоже. Сердце гулко ухало, колотилось изнутри о ребра. До грани невыносимого оставалось буквально чуть-чуть.

Ричард потянулся обхватить его член, но Гэвин перехватил руку.

– Я почти, Ричи, – выдохнул он куда-то в ухо, и Ричард опять понял, отодвинулся, убрал пальцы.

Гэвин смотрел ему в лицо, когда приподнимался, прогибался в пояснице и надевался на стоящий колом член.

У Ричарда зрачки почти закрыли радужку. Приоткрытые идеальные губы казались чуть-чуть припухшими и Гэвин едва не кончился, когда он внезапно быстро их облизнул совершенно человеческим жестом.

– Гэвин, – вот в скрипящем голосе вообще ничего человеческого не было, Ричард даже говорил, не шевеля губами, и внутренний ксенофил где-то в гэвиновой голове орал и бился в экстазе.

Ягодицы уперлись в гладкие литые бедра, Гэвин едва не подавился восторгом и слюной, здоровый член растягивал задницу так мучительно туго, что он боялся пошевелиться, по дернувшемуся члену стекла липкая капля предэякулята.

Гэвин тёк как сучка, во всех смыслах.

Ричард завороженно потянулся к его лицу, коснулся губ кончиками пальцев и Гэвин едва сдержался чтобы не куснуть.

Твердые пальцы нежно коснулись скул, слегка царапнули щеку, соскользнули на шею и Гэвин цапнул пластиковое запястье, останавливая.

– Держи здесь, – попросил он, шумно дыша.

Ричард послушался, пальцы обхватили шею, чуть-чуть сжались – больше обозначая свое присутствие, чем действительно сдавливая, старательно избегая касаться нашлепки пластыря на сигаретном ожоге.

Идеально.

Еще Гэвин хотел громко стонать в поцелуи, но попросить он не успел – Ричард сам потянулся губами, скользнул свободной рукой на поясницу, прижал и заставил выгнуться, впился пальцами в ягодицу.

Теперь окончательно накрыло, большой твердый член сладко распирал задницу, Ричард держал крепко, уверенно, целовал жадно, Гэвин едва не захрипел от удовольствия, слепо вцепился в широченные плечи, сдирая ногтями скин, неконтролируемо двинул бедрами, сжался, ощущая вибрацию внутри себя и снаружи, и кончил.

Когда тело перестало содрогаться в мучительных блаженных спазмах и нашлись силы разлепить глаза, первое, что увидел Гэвин – это вдохновенное лицо Ричарда, чуть склоненное набок.

– Ты такой красивый, – сказал он всё тем же скрипучим металлическим голосом, диод на виске сиял ровным алым. – Я хочу увидеть, как ты кончаешь подо мной.

У Гэвина потемнело в глазах. Назвать его красивым после вчерашних пиздюлей мог только наглухо отбитый, но Ричарду и так шестеренок недодали при сборке, поэтому Гэвин только вдохнул поглубже, чтобы унять сбойнувшее сердечко.

– Спальня дальше по коридору, – хрипло пробормотал он, пытаясь найти в себе силы отлепиться от андроида. Диван, конечно, хорош, но двоим места на нем точно не хватит.

Ричард одним движением поднялся на ноги, запросто удерживая Гэвина в руках и на члене.

На мгновение дыхание перехватило, а потом лицо опалило жаром, и Гэвин едва слышно застонал, уткнувшись пылающим лицом Ричарду в шею. Его, Гэвина Рида, здорового мужика тридцати шести лет от роду и далеко не самого субтильного телосложения, никогда не носили на руках.

Ощущение ошеломляюще новое, приятное, и Гэвин откровенно тащился. Минуту эмоциональной слабости всё равно никто бы не увидел, кроме Ричарда, а ему было можно.

Укладывая свою ношу на прохладные простыни Ричард тащился тоже. По-своему, по-андроидски, исследуя расслабленное после оргазма, податливое тело всеми видами сенсоров.

Гэвин думал, что это он будет облизывать белый пластик под расступающимся скином, но на деле он только стонал, подставляясь под жалящие поцелуи и изучающие, чуть шершавые касания языка.

Языком Ричард тянулся попробовать буквально всё – он слизнул каплю пота с виска, кровь из случайно прокушенной губы, сперму с живота и смазку, снова выступившую на головке члена, и когда его невозможный язык оказался глубоко внутри гэвиновой задницы, Гэвин даже представить себе не мог, какие отчеты выдавала в этот момент чувствительная лаборатория.

Впрочем, сейчас Гэвин не в силах вообще соображать, римминга ему до сих пор тоже не перепадало, и он содрогался всем телом, скулил жалобно каждый раз, когда нечеловечески длинный язык дотягивался до простаты.

Ему казалось, будто от напряженного удовольствия звенела каждая жилка в теле, в ушах звенело тоже, поэтому странный звук, который издал отодвинувшийся Ричард, до мозгов дошел не сразу.

Зато эта передышка позволила немного прийти в себя, отдышаться и поднять голову.

Между его разведенных коленей Ричард замер с таким странным выражением лица, что у Гэвина невольно внутренности похолодели от нехороших предчувствий.

– Ричи? – он даже рукой потянулся, потому что серый безжизненный диод нервировал, но потрогать не успел.

Ричард мигнул голубым огоньком загрузки, открыл глаза и томным, певучим голосом без малейших следов статики, объявил:

– Система готова к работе!

Гэвин откинулся на подушки и засмеялся.

Ричард неуверенно улыбнулся и полез целоваться.

Возбуждение не успело остыть, смех быстро сменился тихими стонами, а потом Ричард перестал его мучить и наконец-то взял, так, как хотел – медленно и нежно, сцеловывая срывающиеся с губ стоны и душу вытрахивая глубокими, тягучими толчками.

После изнуряющих ласк сил на что-то более активное у Гэвина уже не осталось, поэтому он просто лежал, отдаваясь, и во все глаза смотрел на двигающегося над ним Ричарда – идеального, мать его, Ричарда, красивого, так давно желанного…

– Мой, – выдохнул Гэвин в это точеное лицо, и Ричард сбился с медленного ритма, а Гэвину пришлось зажмуриться, потому что чужие пальцы сжали член в упоительной хватке, гладкий палец потерся о головку, и это было последнее яркое, осознанное ощущение – после мучительно острого оргазма Гэвин позорно вырубился.

***

Солнце трогало его за веки.

Гэвин проснулся от света и теплых лучей на лице, поерзал на подушках – чьи-то заботливые руки сложили их под спину, чтобы снять лишнюю нагрузку на ребра.

Гэвин даже заулыбался, вспоминая и руки, и всё остальное, от чего тело сладко ныло после непривычных нагрузок, а потом до него дошло, что в постели он один.

Улыбаться перехотелось, Гэвин разлепил глаза, прищурился, поднял голову – один, как есть.

Блядь.

Не то, чтобы он, взрослый мужик, хотел просыпаться в теплых объятиях… Какого черта, он хотел! Гэвин вздохнул. Когда он, Гэвин Рид, получит всё, чего хочет – небо точно упадет на Детройт, ну.

Из кухни донесся приглушенный звук включившейся кофеварки. У Гэвина прямо камень с души свалился, он сразу расслабился, уронил голову на постель, чувствуя, как уголки губ сами расползаются в непрошенной улыбке, и покосился на окно с приоткрытыми жалюзи.

Весеннее небо раскинулось безбрежной синевой и даже не думало падать.