Название: Бог просто устал нас любить
Автор: Shelen (Мгхам)
Бета: паблик-бета Фикбука
Пейринг, персонажи: Коннор/Гэвин Рид
Категория: слэш
Рейтинг: NC-17
Жанр: PWP, ангст
Предупреждения: ООС, Кинки / Фетиши
Размер: 2664
Краткое содержание: Коннор превращается в человека, первый раз занимается сексом, будучи человеком, и с трудом справляется с нахлынувшими ощущениями, а потом входит во вкус, перепробовав множество позиций.
Написано по заявке IV-1 на
кинк-фест.
Посвящение: Автору заявки на кинки! Прости, дорогой, мы всё проебали!!!
Примечания автора: ОСТОРОЖНО, ОСТРОЕ!
Всем уколовшимся положена психологическая поддержка в комментариях, теплые обнимашки, горячий чай и пушистый плед по запросу.
читать дальшеТу-дух.
Режим гибернации: активировать?
Да/Нет
Да.
Ту-дух.
Чуткие датчики регистрировали мерный стук тириумного насоса, писали каждый удар в бесконечные логи, но, уходя в спящий режим, Коннор не смотрел в отчет. Он слушал.
Ту-дух.
Обзорный экран потемнел, но провалился Коннор вовсе не в гибернацию. Со всех сторон его обхватило полное, абсолютное, всепоглощающее ничто.
Он бы испугался, но не успел. Чувства исчезли тоже, всё, чем был Коннор на мгновение перестало существовать, слилось с пустотой, чтобы собраться обратно новым и целым. Следом накатило что-то огромное, будто перехлестнула сознание ледяная волна, тупо ударила в основание черепа, расплескалась — и Коннор включился.
Ту-дух.
Он тонет в ощущениях. Гладкая ткань простыней под спиной, тепло капель солнечного света, просачивающихся сквозь жалюзи, твёрдый уголок подушки под щекой, шум крови в ушах, красноватая темнота под закрытыми веками, запах сандаловых палочек, щекочущий ноздри, уличный шум доносится сквозь приоткрытое окно.
У него никогда не было столько сенсоров разом.
Ту-дух.
Сердце гулко бьется о ребра, грудь распирает, сдавливает, тяжело скручивает внутренности, спазм перехватывает горло, и когда становится совсем невыносимо — тело рефлекторно справляется само.
Ту-дух.
Коннор делает первый вдох и рывком садится на постели, подавившись воздухом и кашляя. Прижимает руку к груди — и вздрагивает. Чуткие подушечки пальцев ощущают мягкость человеческой кожи, пушковые тонкие волоски, тепло, от прикосновения по коже ползут мурашки, и он замирает, ощущая, как с каждым вдохом воздух наполняет легкие. Он дышит.
— Коннор? — раздается сбоку хриплый со сна гэвинов голос.
Коннор не отвечает. Он занят. Раньше чувствительные аудиосистемы регистрировали любой входящий звук, отсекали фоновые шумы, анализировали и записывали, а сейчас царапучий голос буквально ласкает барабанные перепонки, аудиосистемы нет, обзорного экрана нет, он слышит по-другому, ощущает, и этого слишком много.
— Коннор? — Гэвин спрашивает уже тревожно.
Коннор открывает глаза, щурясь от яркого утреннего света, прикрывает лицо ладонью и снова замирает, увидев, как солнце подсвечивает ладони красным.
В голове все еще ни одной мысли.
— Коннор?! — горячие руки обхватывают его за плечи, разворачивают, и Коннор пялится на встревоженного, встрепанного Гэвина так, будто видит его первый раз.
В каком-то смысле он действительно видит его первый раз. Больше нет оптики с высоким разрешением и зумом, нет сканеров, нельзя провести анализ и разложить изображение на миллионы оттенков, глаза все еще немного слезятся от света, а ощущение крепкой чужой хватки на плечах мешает смотреть. Коннор не может сконцентрироваться ни на картинке, ни на ощущениях и снова замирает.
Гэвин его встряхивает, зачем-то тянется потрогать висок, смотрит дикими, удивленными глазами, и Коннор отмирает, тянется потрогать заросшую щетиной щеку. На пальцах же были сенсоры, много…
Жесткие волоски чувствительно покалывают кожу, Коннор щупает гэвинову щеку сперва пальцами, потом всей ладонью, и млеет.
Гэвин кусает его за палец. Кожу обжигает влажным теплом и Коннор едва сдерживается, чтобы не засунуть ему в рот сразу несколько пальцев.
Гэвин тоже обхватывает его щеки ладонями и вздергивает лицо, чтобы смотреть в глаза.
— Охренеть, Кон, — говорит он.
— Да ты, мать твою, живой, — говорит он.
— Как же тебя сейчас, наверное, колбасит, — говорит он и оглаживает большим пальцем удивленно приоткрытый рот.
Коннор смотрит как шевелятся его губы и чувствует, как во рту выделяется слюна. Совсем не так, как раньше подавался дезраствор для лаборатории.
— Господи-боже, Кон, — и Гэвин тянется его поцеловать.
Они целовались уже миллион раз, но сейчас прикосновение сухих, теплых губ ощущается особенно остро, мурашки ползут по телу с утроенной силой, хотя Гэвин просто касается его губ своими, чуть прихватывая. Ощущение колющейся щетины на коже и теплое гэвиново дыхание на щеке, его руки на плечах — на глаза опять наворачиваются слезы, слишком много ощущений.
Неугомонный Гэвин выдыхает ему в скулу, целует щеку, дышит в ухо — Коннор дергается, в ушах у него никогда чувствительных сенсоров не было, а сейчас, когда горячий язык облизывает мочку, он слышит чей-то удивленный стон и только потом понимает, что стонет он сам.
— Ну держись, мать твою, — Гэвин вжимается в него, сильный и горячий, голодно целует, властно раздвигая губы языком, и у Коннора в голове взрывается новое, неизведанное — вкус.
Он теперь чувствует вкус.
Все предохранители сгорают в один момент, Коннор вцепляется в Гэвина до боли в пальцах, оставляя синяки, но никто не жалуется — рты заняты. Они целуются так, словно это первый и последний поцелуй в их жизни, вжимаются друг в друга, сплетаются языками, стукаясь зубами и откровенно кусаясь, до тех пор, пока воздух в легких не заканчивается.
— Людям надо дышать, Коннор, — усмехается Гэвин, отодвигаясь.
Коннор тяжело переводит дыхание, облизывая зацелованные, непривычно ноющие губы. Напряжение никуда не девается, стекает в низ живота, ноет там, свиваясь в клубок, и дыхание постоянно срывается.
— Блядь, — Гэвин пихает его в грудь, роняя на подушки, и впивается в жилистую изящную шею.
Один вид облизывающегося Коннора может довести до оргазма, член и так уже упирается в пупок, требуя большего.
Кстати, о членах.
Гэвин с нажимом проводит ладонями по узким бокам, по напряженному животу, и в пальцы толкается упругая шелковистая плоть.
Коннор выгибается на постели и вскрикивает, когда мозолистые пальцы обхватывают член, а потом еще раз, когда Гэвин наваливается сверху, сжимая уже два члена в ладони. Они оба возбуждены настолько, что до обоюдного ошеломительного оргазма доводит буквально несколько нетерпеливых движений ладонью.
Гэвин до хруста сцепляет челюсти, потому что кончающий под ним Коннор — невыносимое зрелище, и то как он вскрикивает, выгибается, судорожно вздрагивает, как мокро блестят его щеки, выносит куда-то за грань. По ощущениям Гэвин едва не кончает второй раз подряд.
Мерзко пищит будильник, возвращая из рая на грешную землю.
Гэвин некстати вспоминает, что будильник — это последний рубеж до опоздания, и раньше Коннор всегда сам будил его, запахом кофе, поцелуями и лаской, а сейчас…
Он переводит взгляд на расслабленного, блаженного Коннора, с которым только что случился первый настоящий оргазм в его жизни, и ухмыляется во всё лицо.
Гэвин-то до вечера запросто потерпит, он привычный, а Коннор…
Коннор рассеянно растирает в пальцах каплю спермы, подносит ко рту и со вкусом облизывает, сглатывает горьковато-соленый пряный привкус, поднимает голову и жадными глазами смотрит вниз, где гэвинова ладонь все еще обхватывает оба члена. И облизывается еще раз.
Блядь. Гэвин резко выдыхает. Кажется, с утверждениями он явно поторопился, член в руке явственно твердеет.
Коннор переводит затуманенный взгляд на истошно рыдающий будильник, и наконец-то на его лицо возвращается осмысленное выражение.
— Гэвин, мы опаздываем.
— Ага, — флегматично соглашается Гэвин, представляя новое испытание для выдержки в душевой, и воображение его не подводит.
Под струями горячей воды Коннор натурально дуреет, Гэвин любуется его отстраненным, задумчивым лицом и не может найти в себе силы вытащить его из душевой. Внутренней паскудности наскребается только на то, чтобы протянуть руку и включить холодную воду вместо горячей.
Коннор вздрагивает, покрывается пупырышками и шарахается подальше от ледяных струй, Гэвин смотрит на его аккуратные маленькие соски и хочет сам залезть под холодную воду целиком, потому что скулы сводит от желания их облизать и прикусить.
На работу они опаздывают на два с половиной часа. Оба предполагают фурор среди коллег, но на живого Коннора неожиданно реагируют сдержанно и тактично, поздравляют, советуют Гэвину присматривать за напарником получше и только. Разве что Хэнк Андерсон по-отечески обнимает смущенного Коннора — «Я всегда знал, что ты живее всех живых, Коннор!».
О том, что надо присматривать в оба глаза Гэвин и так в курсе, он всю дорогу почти тащил за собой Коннора, дуреющего буквально от всего — солнца, ветра, редкого февральского снега, ощущений одежды на теле, и на работе надзор только продолжается.
— Нет, Коннор, — усмехается Гэвин, когда Коннор по привычке прикладывает ладонь к терминалу. — Ручками давай, как все люди.
— Нет, Коннор, — хватает он его за запястье, когда на вызове Коннор по привычке тащит в рот пальцы в чужой крови. — Никогда больше, слышишь?
— Нет, Коннор, ты больше не можешь выносить двери толчком ладони, — Гэвин настойчиво оттирает субтильного напарника от запертого входа. — Смотри, как надо.
— Нет, взглядом посчитать количество калорий ты уже не можешь, — в кафе Гэвин впервые делает заказ на двоих. — Но предлагаю попробовать все, чего твое занудство меня лишало!
День пролетает незаметно, и, возвращаясь домой, Гэвин нетерпеливо топит на газ, от предвкушения подрагивают пальцы, и целоваться они начинают еще в лифте. Ключом в замок Гэвин попадает с пятой попытки, и в душ они вваливаются не размыкая объятий.
Коннор вылизывает мокрую шею Гэвина, льнет к нему всем телом и дрожит от возбуждения, стонет в объятиях, всем собой готов тереться о горячее, мускулистое тело, теряя голову.
Гэвин прикусывает мочку уха Коннора, оставляет роскошный засос на ключице, сжимает в ладонях его аккуратные ягодицы и сгорает от желания сделать первый живой секс незабываемым.
С мокрых волос капает вода, когда они падают на несобранную с утра постель, но это не имеет никакого значения. Важно только касаться, вжиматься друг в друга, трогать, прикусывать, оставлять горящие следы от поцелуев и красные пятна от жадной хватки подрагивающих пальцев.
Коннор кончает, как только алчный рот вбирает в себя его член, и хочет тоже почувствовать на языке вкус чужого оргазма, но у Гэвина большие планы на эту ночь, поэтому он отстраняется и тянется за смазкой.
— Ты столько раз делал это для меня, Кон, — говорит Гэвин, обводя скользкими пальцами дественно-узкий анус. — Теперь сделаю я, если ты не против.
Коннор не против. У Коннора-андроида не было реплики половых органов, Коннор-человек жаждет узнать, что полгода чувствовал Гэвин, когда пластиковые пальцы вскрывали его тело.
Узкая задница неохотно поддается нажиму пальцев, и они оба стонут в унисон.
Коннор — потому что никогда не ощущал подобного ранее, Гэвин — потому что едва не кончает от вида собственных пальцев внутри Коннора. Просто смотреть никакой выдержки не хватит и Гэвин тянется вниз, вылизывать гладкие, безволосые яички, тонкую, чуть выпуклую линию, протянувшуюся от мошонки к анусу, и, конечно же, осторожно раскрываемое на пальцах колечко мышц.
Язык скользит по краям ануса и собственным пальцам, смешивая слюну со смазкой, Коннор ритмично стонет на одной ноте, в такт неторопливого движения внутрь и наружу, двигает бедрами и конвульсивно сжимает в кулаке его волосы.
Сердце заходится в бешеном ритме, Гэвин шумно дышит, трется колючей щекой о нежную кожу бедра, ловя ответную дрожь, поднимает голову выше, облизывая по всей длине снова твердеющий член.
Пальцы входят уже свободно, он добавляет третий и поражается собственной выдержке — выебать сладко стонущего, дрожащего Коннора хочется до звезд перед глазами, но Гэвин держится.
Когда три пальца свободно входят в слегка припухшую розовую дырку, Гэвин убирает пальцы, вжимается лицом меж белых ягодиц и погружает язык в горячее, трепещущее тело. Коннор громко вскрикивает и сквозь его голос и шум крови в ушах Гэвин понимает — все, больше терпеть нельзя.
Он отстраняется, поднимается на колени, окидывая Коннора жадным, голодным взглядом, придерживает белое бедро с темными точками родинок — ебучие, блядь, родинки когда-нибудь сведут Гэвина с ума, — приставляет член к раскрытому отверстию и толкается внутрь.
— А-ах!
Он думал раньше, что Коннор громкий? Э нет, он громкий сейчас, когда твердый член протискивается в узкую дырку, а Коннор вцепляется в сбитые простыни так, что белеют костяшки, и выгибается до хруста в спине. Гэвин пялится на его открытую шею, кадык, пульсирующую под кожей венку, в которую хочется впиться губами, и толкается еще раз, входя до конца. Коннор снова вскрикивает.
Гэвин придерживает его обеими руками, неторопливо подается назад, потом без паузы снова внутрь, в горячее, тесное до умопомрачения, дрожащее тело, находя нужный угол и понемногу растрахивая, чувствуя, как с каждым толчком член входит свободнее.
Убедившись, что Коннор окончательно привык, Гэвин склоняется, впиваясь в нежные губы жадным поцелуем, заглушая крики, и больше не сдерживается, жестко вбиваясь в напряженное нутро.
Коннор мучительно стонет ему в рот, всхлипывает, покорно принимая язык и член, задыхается, и Гэвин отодвигается, позволяя дышать полной грудью, опрометчиво бросает взгляд вниз, где его член вталкивается между белых ягодиц и, блядь, не стоило этого делать, потому что свернувшаяся в животе напряженная пружина наслаждения неудержимо распрямляется, заставляя толкнуться особенно глубоко.
Коннор под ним кричит, кончая, бьется в сладостной судороге, вцепляется в плечи, царапая кожу, сжимается на члене почти до боли, и Гэвин сам мучительно стонет сквозь сжатые зубы, зрение смазалось, дух перехватило, и на мгновение он умер, выплескиваясь глубоко внутри восхитительно растраханной задницы.
Отпустило не сразу, Коннор вздрагивает, дышит рвано и загнанно, мокрый от пота и опустошенный, и Гэвин лег сверху, прижимая собой, ласково целуя приоткрытый рот, член понемногу опадает, и они оба содрогаются, окончательно разделяясь. Чувствуя, как гудит каждая клеточка тела, Гэвин тянется за салфетками, а когда заканчивает приводить в порядок их обоих — Коннор уже почти спит.
С глубочайшим удовлетворением от выполненной задачи, Гэвин тоже ложится спать, и Коннор поворачивается к нему, закидывает руку и ногу сразу, томно вздыхает в шею, прихватывает кожу губами и, кажется, так и засыпает.
Проваливаясь в сон, Гэвин предвкушает завтрашний вечер — он уверен, что любопытный, как лисица, Коннор захочет побыть сверху и готов ему предоставить всего себя уже сейчас.
Завтрашним вечером Коннор, конечно же, хочет, и делает это настолько по-конноровски, что после секса сил не остается даже думать о чем-то. Став человеком, Коннор остался собой и секс любит такой же, как и раньше — выматывающий, неспешный, обстоятельный, заставляющий загнанно умолять о разрядке, скулить и плакать.
Гэвин покорно умоляет, скулит, плачет, и задыхается от счастья.
Рядом с Коннором задыхаться от счастья вообще легко.
Коннор учится быть человеком и тепло одеваться. Гэвин смотрит на его кожаную куртку и черную шапку, хохочет до колик, а потом так заботливо поправляет шарф, что Коннор тает и ничуть не обижается.
Коннор помешан на вкусе, ему все надо попробовать — кожу Гэвина во всех местах, мороженое в февральскй мороз, вкус сигарет — от них он, кстати, не в восторге, и Гэвин бросает курить, переходя на мятные леденцы. Коннор тоже любит сладкие леденцы на палочке, и бросать курить ничуть не мучительно, разве что стояк настигает всегда не вовремя и сложно отсасывать друг дружке в укромных местах департамента, отчаянно не палясь при этом, но в итоге это самое приятное бросание курения на гэвиновой памяти.
Коннор учится боли. Случайно режет палец ножом и долго смотрит на алые капли крови, пока Гэвин вытряхивает из аптечки бинт, пластырь, йод, зеленку, а потом привычным, отработанным движением кладет палец в рот, размазывая кровь по губам. Гэвин роняет бинт, лезет целоваться, и про ранку они оба забывают, трахаясь прямо на кухонном столе.
Потом Коннор умудряется удариться мизинчиком на ноге и смотрит на собственную ступню с таким растерянным видом, словно не может поверить, что крошечный мизинец может на самом деле так болеть.
— Давай поцелую, и все пройдет, — ухмыляется Гэвин.
Коннор присаживается на краешек дивана и протягивает ему ногу таким доверчивым жестом, будто действительно верит, что все перестанет болеть от одного поцелуя. От этой невозможной доверчивости у Гэвина душа болит, он падает на колени и прижимается губами к узкой, изящной ступне, целует выступающую косточку, и медленно, чувственно трахаясь на диване в гостиной, они оба и в самом деле забывают о боли.
Коннор вообще оказывается невообразимо жадным до секса, он готов проводить в постели каждый выходной, ему не помеха пот, грязь и усталость. Один из самых феерических оргазмов Гэвин ловит после напряженной перестрелки прямо на месте преступления, когда поехавший крышей от адреналина Коннор буквально требует его выебать. Гэвин держит тонкое тело на весу, втрахивает в грязную стену и теряет голову, Коннор сжимается, дрожит и кусается, и даже не орет, а потом смотрит дурными, влюбленными глазами — адреналиновый наркоман, чтоб ему пусто было.
Коннора интересует религия и в доме появляется приятно пахнущая ладанка, пузатый нэцкэ, статуэтка Аматэрасу, флегматичный Будда теперь живет на кухонном столе, и Гэвин уверен, что у него самого точно такое же лицо, когда он каждое утро встает готовить завтрак на обоих.
Сам Гэвин вопросами вечности не задается. Его бог спит под вопли будильника до последнего, потерял привычку рано вставать где-то в той пластиковой жизни, смешивает три соуса в одной тарелке, занимается любовью с задором тысячи солнц и живет так остро, что иногда глаза слезятся при взгляде на сияющее лицо.
Его бог отчаянно стремится жить, так отчаянно, что дух захватывает, так, будто времени отмерено слишком мало, будто все еще помнит, как это — быть пластиковым андроидом и изо всех сил хочет забыть.
И, конечно, забывает совсем не то, что нужно, когда в очередной перестрелке отважно прикрывает Гэвина собой.
В грудную клетку впиваются три пули.
Удивительно, но Коннору не больно. Удариться мизинчиком было больно, а сейчас — нет, он просто падает на руки бешеного Гэвина, удивляясь, почему внезапно ноги перестали его держать.
Ту-дух.
Первым отказывает слух. Коннор больше не слышит выстрелов, не слышит, что говорит ему Гэвин, он смотрит, как двигаются его губы, и хочет сказать, что нет, Гэвин, мне не больно, но горло перехватывает спазмом и он молчит.
Ту-дух.
Кровь покидает тело с каждым ударом сердца, Коннор слабеет и мерзнет, зрение меркнет, понемногу застилается темнотой и пустотой, и он понимает с кристальной четкостью — это конец, потому что это и в самом деле конец.
Ту-дух.
5:20 АМ, 22.02.2039, Детройт.
Гибернация завершена. Оригинал записи на Дыбре